В колчане дьявола нет лучшей стрелы для сердца, чем мягкий голос.
оооооочень старый мой фик...больше не писал..
читать дальшеЛегкий струящийся дождик. Шорох босых ног по мелкому гравию. Тихие, прерывистые всхлипы. Чье-то израненное тело на самом дне ямы, ямы неглубокой сырой земли в самом центре неприступного леса. Тело, такое юное, такое притягивающее силой заключенной в нем, но сейчас такое грязное и со стекающими ручейками запекшейся крови. Губы разбиты, под глазами круги, волосы растрепанны и спутались с опавшей листвой. Руки, со следами шрамов, убивающие. Бесщадно убивающие. Но не потерявшие прелести излома строгих линий. Чуть выступающие кубики пресса и тонкая светящаяся, нездоровым блеском, кожа. Ноги и руки связанны воедино, таким слабым, шелковым узелком ленты от волос. Но больше нет сил, сопротивляться. Больше нет желания, биться в конвульсиях, просить прощения, больше нет желания жить. Больше нет,… нет, не чего нет…
- Охаё1, аники2! – обычно бодрый и счастливый, а сейчас отчетливо ненавязчивый и ненавидящий голос. Не когда не сходившая с этих губ улыбка превратилась в оскал. Некогда, блестящие здоровым, ярким огоньком глаза, затуманились и вмиг почернели. Его явно никогда не видели таким. – Я сказал, доброе утро, тебе трудно даже повернуться и посмотреть в мою сторону? Смотреть в глаза, когда я с тобой разговариваю!!! – и резко срывается вниз в яму, клубы грязи залепляют брюки, скатываясь в центр и облепляя жертву. Хватаешь за волосы, тянешь на себя, без сожаления, «а чего жалеть, эта мразь, позволила себе распустить руки!».
И сталкиваясь с окровавленным, но пустым взглядом, заходится хохотом. Злым, нет, не его.
Почему-то, все привыкли видеть в нем, щенка, затравленного миром, со слезливыми глазками и широченной улыбкой. Вечно мерящего мир огромными шагами, и не думая о последствиях. И все закрывают глаза, на другое эго, этого чудовища, мрачного, ненавидящего. Он так же ненавидит их – людей!
Он их презирает, но раньше если он еще надеялся на что-то, то теперь, когда все горело синем пламенем этого, ублюдка, ему больше не нужны краски. Он теперь презирает! Ему теперь не чего не нужно.
Капельки, спускающиеся с небес, падая на лицо, очерчивают дорожки, но так бесщадно бьющие, очищают. Даже заставляют забыться. Но не сейчас…
Ударяясь коленями в грязь, но, еще не отпуская волос из мертвой, железной хватки.
- Мразь, ненавижу, … ненавижу – шепчешь, шипишь тихо, но четко – мразь!
И бьешь наотмашь, отрывая клок.
«Как посмел, закрыть глаза? Как посмел еще и лыбиться? Как ты вообще посмел выжить?!»
Он больше не может, что-то больно держит и заставляет смотреть, но не видеть, все плывет, как дождь, заливавший стекла автомобиля, но он не внутри теплой кабинки. А еще руки, затачивающиеся боями и тренировками, сейчас бесщадно держащие его здесь.
- Зачем, вернулся? – не хочешь даже близко его знать. Отходишь и смотришь во тьму, меж крон деревьев.
Тишина.
- Я, что, непонятно говорю? Зачем ты вернулся?! – но лишь легкий полуповорот головы, и не более.
- Я не вернулся – разлепляешь сухие губы и чувствуешь дрожь и боль. Но второе уже не столь важно!
Смешок. Но лишь леденящий, с ненавистью.
- А что же тогда здесь? Я победил – слышишь? – и резко повернувшись, скалишь белый контур губ – слышишь? Я что, не явно дал понять? – и снова тянешься, но отдергиваешь руку, как от огня. И тонкие черточки, на лице, передергивает как от чего-то мерзкого и недостойного внимания. Снова выпрямился.
- Отвечай.- не приказ, но и не прошение.
- Меня, что-то держит. – тебе трудно и это чувствуется, тебе больно и это видно.
С одной стороны – это именно он научил ненавидеть, с другой – это именно он научил, и ценить что-то. Но что? Тех новоявленных друзей, тупое сборище! А как их легко сломить! Сострой им рожицу, моргни раз пять и все твои! И этот, эгоистичный паренек. С торчащей шевелюрой. Уж кого, но вот именно его приручить было легче всего. Возможно, дольше мучаясь, но все же так легко. И при всем, при этом, не надо быть собой! Будь тем, кого они видят пред собой. Внешность обманчива.
А он, он видел много его форм. И одна, запала навсегда в памяти. Как не было у него семьи – так нет и брата!
А ведь хотелось! Хотелось именно тогда, что бы он был! Что бы был тот, кто верил бы ему и полностью понимал! С кем можно было все делить! И если плохо, можно было бы уткнуться в равное себе по росту плечо.
А дождь усиливается и превращается в осколки льда. Лето, а тут такой снегопад.
- И что же? – хотя и не интересно, но хочется, что бы ты исчез.
«Я создам свою семью. Я буду подниматься день ото дня, со своей женой. Я буду делать все, что хочет она. Я буду любить своего ребенка. Я буду просто существовать. Ну и что? Что глупо! Я это уже решил давно! Легкая жизнь, полная музыки. И что, что теперь она превратилась в похоронный марш! Я так хотел! Но, мне все верят. И я буду стараться жить! Я буду представлять, что было так всегда… Я, слишком много я. Но и тебе здесь делать нечего! Понял?!»
Теперь и ветер треплет волосы, вплетая белый снег. И медленно выступившие капельки слез смывает и уносит, не оставив ни следа.
Тело на земле, медленно покрывается мурашками. Дрожит. Пытаясь укутать себя всего, своими же руками. Забыться. И не отвечать.
- Я задал вопрос! –
- Я … не знаю – тихо, но точно. В землю.
- Ха-ха-ха – колкий смех, пробирает насквозь.
Садится предо мной. И без тени смущения от новых слов, без тени сожаления к открывшимся ранам.
- Не знаю. Но говорить, что нужно мне, указывать и заставлять – ты знал как! –
- Но ты же противился, тэики3. – сухо. Но с гордостью. Что ж, маленький брат, ты научился жить.
- Конечно! – и фыркнув, отвернулся. – Еще бы не учился! Поживи с Анной, и не такому научишься! – разрядил обстановку. «Это опять ты? Твоя улыбка, появившееся на мрачном и таком бледном лице. Это ты, кого я хотел, взять с собой! Ты? Нет, не чего больше не надо! Мне не надо. Ты ненавидишь, а последнее время я пытался жить для тебя»
Садишься и нервно прикрываешь, закатывая глаза. «Ведь, хочется же верить, что ради тебя, он бежал сюда, ради тебя порвал в клочья всю одежду, ради тебя бросил всех и вся там. Но, наверное, поздно, так думать, поздно сожалеть. Впервые за столько лет, нужно было так, проколоться, так мерзко и медленно тонуть в болотной тине. Тысяча лет, два великих поражения, огромная сила. И так облажаться! Что стало не так? Где я свернул не туда? Но хотел ли я просто иметь, не надеясь на взаимность? Нет, ну зачем? Зачем, опять, вспоминать? Зачем вообще помнить? Зачем сейчас жить? А я ведь тоже умею жить и чувствовать…»
Снежинки наращивают темп, кружась в вальсе с ветром. И подхватывая себе партнеров, наращивая вес и падая на лицо, грудь, ноги в землю.
Цветение сакуры4. Такое прекрасное время года! Такие прекрасные сады. Столько прелести, в едином спуске оторвавшегося листа. Так грациозно, так легко и отстраненно, так важно, но так … одиноко. А затем еще и еще и в общей могиле их уже сотни, тысячи, но они так же одиноки, оторвавшись от ветки не признанные родными или самостоятельно лишившие себя семьи. Серое небо покрывают облака, и идет снег, легкий, большими хлопьями, но такой нежный. Все радуются этому чуду природы, такой беспорядочный вальс снега с лепестками сакуры4, такой не совместный дуэт.
И вышедшему из тени дома, пересекшего поле кладбищенских дощечек, пареньку явно не сливающийся с настроением природы, становится не по себе.
Вечерние закаты, цветущие сады сакуры4 и небрежно садившееся солнце – опаляет землю красным контуром.
В свете всего этого многообразия красок, стоит отображение его. Длиннющая, мантия волшебника, с золотыми звездами, длинные волосы и босые ноги. Невинный, налитый мудростью детский взгляд и яркая улыбка в тридцать два. И он, такой худющий в нескладных джинсах, простецкой кофте, но с верным хранителем памяти – амулетом и яркий пример беспечности.
Сказочный сон не более того, больная фантазия.
- Коничива5! – звонкий голос.
- А, здравствуй! – красноречие сейчас не в моде.
Такое яркое солнце, такая темная луна, опадавшая сакура4 – вальс природы и две сущности одного. Какое одинаковое начало и какой несчастный конец.
- Ты здесь один? – «и чего пристал»
- Ага. – «Ты все равно, тоже убежишь»
Нежная улыбка из-под поднятого воротника и искривленный контур глаз, просто нравится улыбаться стоя здесь. Две такие одинаковые улыбки, такие четкие контуры глаз, такие темные горизонты прожитого.
- Ты видишь уже духов? – не переставая улыбаться.
- А-а? – разрываешь пары летящих вальсеров, своим резким движением – Д-да! А ты, ты их тоже видишь? Ты в них веришь? – и, хватая за закутанные плечи, треся как безжизненную куклу.
- Ага! – обвивая теплыми руками, запястья трясущегося парня – Это все, хорошо. Пойдешь со мной?
- Куда? –
- В новый мир, будь со мной, мы его создадим, сделаем живым, научим всех жить и верить. Пойдешь? –
- Я не понимаю! – маленький, такой беспечный.
- Я уничтожу этот и создам новый. Понял? –
- А-а … нет, нет, не надо! – пытаясь вырваться, разрушаешь спокойное течение ветреной волны.
- Мы всегда будем, вместе, даже если ты противишься, тэики3.- новое движение, единение тел, окутывание в кокон шелковой тканью.
Большая пропасть меж нами, большой мир, огромная земляная яма, наполненная тиной забвения, в которой явно утонет один. Но только, по истечению времени.
А сейчас, когда все было окончено и один крича, брыкаясь, пытался выбраться наверх, но беспощадно уводимый был почти поглощен тьмой … и снова здесь. Промокший, холодный … одинокий.
И льющий дождь, и падающий снег, пытается все спрятать его, укрыть от всех, забыть о том, что он есть. Что бы и не вспомнили.
- Я хочу забыть. – Мысли и воспоминания прерывает тонкий и всхлипывающий шепот. Твой. – Я не хочу больше знать тебя, я хочу забыть. – Погружаясь в свои колени, погружаясь в себя, ненависть нарастает …
- Ханосе6! – и рвешь плащ, рвешь единение – Зачем?! Зачем для нового мира, уничтожать? Ан... ники2! – слезинки, такие чистые частички души вырвавшейся наружу.
- Значит знаешь. Да, тэи3, для всего нового нужно место, и расчистив площадку для посадки семени, я засею новое, мы засеем, мы… -
- Усоооо7!! Это не так. Мир должен умереть своим путем, не надо так. Поверь. Ты уязвим, ты заражен. -
«Эх, мальчишка, я полностью здоров!»
- Не надо. Я еще приду, за тобой. -
В столь ярком свете солнца, и не заметен твой огонь. Только чувствуется опустошение и снова, он один.
- Я не позволю!!! Слышишь! Я добьюсь твоего выздоровления!! Я отпущу твою душу, я этого добьюсь нии-сан8. – тельце падает на столь слабые колени, зарывается в могилке сухих листьев, обжигаемых солнцем.
- Они победили. Сколько б я не старался раньше. Сколько б ты не пытался, тэики3. –
- Тогда почему? Почему … -
Взгляда здесь не достаточно. Взгляда здесь мало! Но слишком много ненависти, закипающей, обжигающей …
Налетая, не чувствуешь врезавшихся колких снежинок, не видишь грязи, а чувствуешь отвращение ко всему этому существу!
- Почему ты здесь? Не ушел! Вали отсюда, ненавижу! Почему, и умереть не можешь, ненавижу, мразь, сука! -
Сидя на этом свернутом комочке, такого одинакового тела, видя такие пустые глаза, злость разрывает мозг. Рвя путы шелковой нити на запястьях и лодыжках, не видишь легких порезов, не видишь открытых ран, из которых теперь хлещет кровь. Струясь, она обвивает руки, стекает в грязь и окрашивает в единый цвет – мщенье.
Ненавидя убивать? Нет, ненавидя, хотеть защитить. Уберечь, снова отпустить в полет. Как тогда, помогая сотням, искал путь спасти одного. Злые духи, óни, селятся в каждом из нас, но побеждают не во многих, от них нет прощенья. От них, не откупиться, а, ублажая, отдаешься сам. Он это понял, он осознал, стоило сказать многим – за обещанием силы, не всегда стоит свобода. Вольный сокол, слабее пойманного в захватнических войнах. Но за родных он отдаст всего себя, не предаст и не отпустит обидчика, до последнего вздоха.
Но не все верили, понимали или осознавали. Только, получив ножом в грудь, начинали верить.
Спасти, была его цель. Спасти, тайно, помочь осознать свою ошибку, помочь освободиться! Но, было тщетно. Слишком высоко взлетел, слишком сильно затыкали уши, слишком сильно стиснули кокон. Взрастая, новый мир, погрузили в долгую спячку.
«Очнись! Очнись!! Очнииись!!!» - все, что можно было кричать, но тщетно он не слушал. Не верил «Тогда умри. Ты уже, сам превратился в них. Теперь ты часть óни. Теперь ты - óни!»
Крутя в мозгу истории своих отмщений. Поиска освобождения души, зажатой в кандалы. Но получив отпор от самого него. Раны начинают ныть. Как будто б вновь открылись. Но нет. Это все его кровь. Ломит тело, как будто б это тебя сейчас били, но нет, это его тело под тобой.
Покорно принимающее все. Хочащее забыться, и что бы все это закончилось, наконец. С запелененными глазами. И не смотрящие наверх.
- Не смотришь? Стыдно? … Поздно, знаешь поздно! – как быстро разъедающие черви, злость и ненависть убивает и тебя, твои мысли о лучшем, твои воспоминания. Пальцы снова смыкаются на длинных, спутанных волосах, поднимая и наслаждаясь болью в глазах. И выступивших слезах. Отступаешь, становишься, смотря сверху - вниз, и желаешь насладиться словами о прощении, дикими всхлипами и целованием твоих ног. Но, не чего подобного. Свернувшись, тельце лишь прячется в кудри. Рыдает, но не признает.
- Тварь! – налетаешь снова, резко опускаясь на бедра этого комочка, распрямляя под собой, хватая за волосы – Смотреть! Смотреть, когда я говорю! –
Красные, распухшие глаза, такой же нос, заплаканные, но без каких-либо иных чувств.
Это заводит больше всего! Теперь руки пошли ниже, спускаясь на шею, такую тонкую. Пальцы перестают чувствовать, а лишь только крепче сжимаются и заставляют хрустеть трахею.
Слезинки, сливаясь со снегом, скатываются непроизвольно из глаз, дыхание перестает подчиняться ритму сердца. «Давай, может, это единственный способ» Но что-то держит! И заставляет чувствовать удушье.
- Анна, я пришел! Прости, что задержался. Может, все обсудим попроще? –
- У меня сегодня нет настроения убивать. Давай выпьем кофе? -
- Ммм! –
--
- Фу! Какая же это гадость! –
- Какой же ты еще ребенок! Ха-ха-ха! – лукавый взгляд, родных глаз – Ты меня боишься? –
Руки теперь дрожат. А пальцы, начинаю чувствовать. «Что же я делаю?» И из уже “выпученных” глаз, на красном лице, которые были застелены пеленой – рождается опять он. Взгляд ласки, родной. «Ааааа!!» как же это ненавистно! Как это противно. У потерянного тела, у потерянной души…
- Ты меня боишься? –
Пауза.
- Боишься, все боятся, хотя знаю, что они меня предадут при первой попавшейся случайности, потому что боятся. Но Люциус и Опачо – они другие, они мне верны, не знаю почему, но … так ты боишься? –
- Не знаю. Но, мы же, вроде, братья. –
- Ага, … кажется, за ними следят, прощай, но я бы хотел еще искупаться с тобой в онсене9. –
Руки трясутся, и пальцы смягчаются, отпускают. Руки гнутся в локтях, падаешь вниз, стоя не согнутых. Лицом к лицу.
- А я еще пытался спасти … - дыхание обжигает. Хватая ртом воздух, выравнивается, хорошо, но жаль … - такое, ничтожество. И где же твои приспешники? Где собственная сила? Где духи оберегавшие тебя? А? – снова пустой взгляд. – Ничтожество! – шипя, выводя все сквозь зубы – и как можно было пресмыкаться такому, как ты? Ты же все и вся ненавидишь, угнетаешь и при необходимости предашь. Как поступил с тем огромным парнем, с девушками … -
- Они тоже бы предали … -
- Урррууусссаааййй10! Ты не умеешь ценить жизни, ни свою и ни чужие … -
- А ты умеешь? –
- Урусай10!! Не в том положении, что бы язвить – глубокий вздох.
Волосы скрывают лицо, вплетаются в чужие. А он лежит с поникшим взглядом, с запекшейся кровью на запястьях, в разодранной одежде и с большим сожалением о затянувшейся смерти.
- Ты и меня ненавидишь? А? Нии-сан8? – все с нажимом, с сожалением и еще надеждой.
Тишина, и лишь снег, очерчивает засохшие дорожки слез.
- Отвечай! Не тени! Хаяку11! –
Полу кивок.
- Отвечай! –
- Да!!! – крик, сорванным голосом. – ненавижу – четкий голос. Заставил, вытянул слова, открыл раны. Как можно ненавидеть? Пытающего освободить? – да. – и шепот.
Глаза наливаются кровью, больше нет сожаленья – есть месть!
- Тогда, тебе не будет больно! – и с этими словами срываешь все, что только осталось на этом грязном тельце. Сначала пончо, разорванное до основания, затем и брюки, не замечая, как резко все делаешь. Звездочки на пряжках, цепляют нежную кожу бедер, оставляя новые порезы, ногти, впивающиеся в бедра, раздирают их сильнее!
- Нет, тэики3, нееет! Что ты … - зря, зря! Злить захваченного в плен эмоций, бесполезно! Рождающий эмоции – повержен, стать жертвой. Теперь и в тех глазах пустота.- Мате12, матеее12! – но бесполезно.
Пытаясь закрыться, пытаясь еще защититься. Стискиваешь ручки, упираешься ногами. Тобой одолевает страх.
- Господин … господин … - маленький негритенок ходит меж крон деревьев, прислушиваясь к своим чувствам, нет его, нет здесь. Но, кто-то другой.
- Слушайте, наверное, он отъимел уже всех своих подчиненных? Это у них, наверное, членское вступление в организацию, если не убьешь. Ха-ха-ха. – дикий смех, пьяных голосов.
- А с чего ты взял? –
- Да, ты посмотри, на этих, ублюдков. Они все, наверное, педики. А девчонки – шлюшки … Ха-ха-ха –
- Точно, точно! – мелкое, противное поддакивание.
- Противно, противно, … но нельзя, мне не разрешали … - негритенок пытается тихо уйти, скрыться, но останавливается от случайного пьяного визга одного из развыступавшихся.
- А я бы его отъимел! –
- Кого? – дикий ржач заканчивается, и все недоуменно смотрят на сказавшего это секундой раньше.
- Этого, Хао! –
- Ты что, он же мальчишка – еще один пьяный голос.
- Ну и чего, посмотри на его шевелюру. А после двух литров саке, и не различишь какого он пола … - чавканье и заливание новой порции дозировки, под тихий шелест листьев – и к тому же, это ему будет платой, за что нам причинил столько бед! – рявканье пьяного было совмещено с резким визжащим писком и шорохом из кустов.
- Нееет! Не смейте так говорить о господине! Не смейте! Не … - пьяные взгляды явно пытаются поймать в ракурс источник писка – он чист, он …
- Ааа! Это типа та малышка … -
- Малыш – тихий шепот.
- Да, какая разница, которую он везде таскает. Ребят, можь она особенная? –
- Ты на что намекаешь? – приглушенный шепот, прерывающееся дыхание, резкий, но неудачный подъем.
- Может, ее того. Ну, первой испробуем? –
- Да, ну, нафик! –
- Хочешь сам возись –
Явно не устояв на ногах. Мужчина не собирается отступать.
- И повозимся. – и ползком направляется к бледному тельцу, потерявшему нотки самообладания.
Но, не успев дотянуться до цели, мужик отпрыгивает на спину и начинает кататься по земле с горящей, как факел рукой, а на месте ребенка, только вызженная трава.
- Опачо страшно, опачо страшно, опачо страшно – с жутко склеиными глазами, повторяет негритенок и понимая, что ни чего не происходит, и больше не чувствуя запаха алкоголя, открывает глазенки – Господин! – вцепляется в полы широкого пончо и заходится ручьями слез.
- Господин, они … -
- Нет, не чего. Успокойся. – нежно гладит по голове.
- Но они такое … -
- Они лишь люди, их не будет больше –
- Они … <всхлип> … правда? – широченные заплаканные глаза смотрят на своего спасителя.
- Нет, ты же знаешь. Я чист. В новом мире, я создам себе семью, заведу хозяйство, но для прохождения в который, я должен быть чист. Ты же знаешь. –
- Угу! – негритенок, мотает пушистой головой.
Пытался и оставался чистым всегда. Чистым, невинным. Девственным.
Но настойчивые руки, сильные, не сравнимы с ослабевшим тельцем.
- Не надо, нет! – нового мира нет, но и это – неправильно!
Наступающий поймал жертву, теперь он ее не отпустит.
Стискиваешь руки и прижимаешь к земле, разводишь ноги, хотя это трудно, под такое мельтешение, под такое сопротивление, сбивающиеся крики, осознание, нет, совести сейчас нет. Справившись, наваливаешься промеж ног, теперь держишь обеими руками его руки, сжимая крепко, засохшие раны снова кровоточат.
- Не вертись! Прими это, наверное, привык быть семе13? Наверное, всех уже отъимел, там в своей коморке. А тебя, такого невинного, ни кто? Не посмеют, боятся! –
- А вы тоже, господин, тоже не кого не заставляли, это, делать? –
- Опачо!! – укоризненно, он машет головой. – Конечно, я оставил потомство у Патчей, но это не значит, что я спал со всеми, кто мне попадался. –
- Простите, господин, простите! –
- Не чего. Тебе еще учиться. Люди – такие развратные существа! … А откуда ты знаешь про секс? И чего ты вообще про него знаешь? А? – отрывая взгляд от костра, и смотря как-то странно в сторону негритенка, то ли осуждая, но одновременно пораженно.
- Что ты, говоришь, тэи3? – еще пытаясь вырваться, еще брыкаясь, но понимая, что тщетно. В смотрящих на него глазах больше нет тепла, больше нет веры … есть желание, похоть, непонимание.
Отомстить, нет. Просто поглумиться, нет. Унизить, да.
- Мате12, тэи3, матеее12! – трудно, трудно, когда силы исчерпаны, когда цепляешься за честь, не за жизнь, лучше пусть убьет, лучше пусть медленно душит, но только не … - Матеее12!!!
Руки снова воедино прижаты, тело прижато чужим, горячим от внутренней ненависти.
- Не брыкайся, дай хотя бы мне получить удовольствие! Ты все равно, ненавидишь, а я … - расстегивая штаны.
Нарушая гармонию мира, разрушая ровность поверхности, грязь окутывает по уши, снег уже не важен, … да и нет его, идет град!
- Дамэээээээ14! – боль. Крик на тысячи километров, срывающийся голос, стаи птиц слетевшие с веток и только тихое «шшшшшш» - крыльев рассекая воздух.
И резкий толчок, раздирающий, и новая боль и новый крик.
- Итааааййй15! Ааааа! –
Грязь, забивающаяся внутрь, град, хлещущий в лицо. Боль. Он думал, что уже не знает ее, что уже забыл полную силу боли. Это не то, это не так!
«Нет, шлюха, ты доставишь мне удовольствие!»
- Хаякуу11! – и еще быстрее, тело не знает ритма, но и не пытается его держаться. Разум отключен, инстинкты – самосохранены. Руками цепляешь волосы, теперь свободными руками. Или пытается прижать, а затем сильно стискивает плечи, но тщетно. А уже на пределе, уже противно дальше продолжать!
- Ааааах! – кончая внутрь, изливая всю ненависть, всю злобу.
Выходишь. Слезы, ручки зажимающие рот. Следы укусов, кровоточащий анал, но этого мало!
Хватая мелкий прутик, добавляешь к всеобщему хаосу природы свои хлесткие удары, резко, без сожаления. По закрывающемуся лицу, по еще вздымающейся груди, по мягким тканям живота и ниже и сильнее.
«Что же я делаю?» А руки беспощадно молотят. «Зачем?» А руки продолжают, дико. «Хватит!!» И резко чувствуешь боль, свою. Ненависти нет, она ушла.
Града нет. А перед тобой тело. Уже не дышит, но еще горячее. Меж крон пробивается солнце. Чувствуешь опустошение, и перед глазами все плывет.
Красные лучики меж крон деревьев, кровавая грязь. Два единения, две сущности всего. Единые, но так различны. Затухшая душа и мертвая кома.
Последнее что чувствуешь, объятие грязи … темно…
Ворота. Наверное, для чудищ вроде óни. Чугунные. «Где-то я их видел» Расписные непонятными иероглифами, символами, животными …
С намеком на скрип, открываются … дорожка, ведущая во тьму, прямо меж скал. Можно не идти, но всхлип, и все вспомнил. «Нии-сан8» Из темноты, а может и с самой вершины всхлип повторяется. Если сейчас войдешь в сам ад, придется многое пройти. Но и хочется верить, что все же это было неправда, или хотя бы он жив.
Шаг … за кромку ворот … пути назад нет. И из тени появляется кто-то, убежать нельзя, … Матамун.
Маленькое чудо, котенок, кот, вещающий о мудрости, воспитанный мудрейшим, и второй друг. Второй, за много лет.
- Матамун! – еще шаг на встречу. Но кот не шевелится, не смотрит на него, не капельки не обращая внимания.
- Матамун! Я верну тебя! Слышишь! –
- Не надо! – так же и, не повернув головы – не надо, мне не чего. –
- Но как? Я обещал! Я верну… -
- Не надо! – голос не срывается, он никогда не кричал. – не надо мне таких жертв возвращения, я не хочу иметь ни чего общего с грязной душой! –
Последнее стегает больно, прутиком, по сердцу.
- Гряз … Матамун, но как? – еще шаг.
Кот тем же не смотрящим взором подходит к нему вплотную …
- Тем, кем завладели óни, тот, кто умеет с ними бороться, но погибает от злости и ненависти к ним в себе, не будет достоин выхода от сюда. Я заберу эту вещь, спасибо, что хранил. Но она не может быть в руках у того, кто так глумится над чувствами о прошлом. – и резко сорвав ожерелье, удаляется.
Воспоминания, боли, раны резко обрушиваются на перегруженный мозг. А кот тихо идет во тьму.
- Матамун, стой! Подожди! Прости! – бежишь в след, думаешь успеешь. Скалы, скалы, дорога и тьма и еще красное небо, все это только и попадается на глаза – Прости, прости! – тень не нагнать, и кота здесь нет – прости. – еще шаг, но уже под ногами яркая, зеленая, пушистая трава, светит солнце, но еще красное небо.
Тень позади, а спереди валун, на котором сиди он, живой. В белом кимоно с пушистыми шариками сбору. Спиной, не видит. Ветерок треплет причесанные и уложенные волосы, легкие складки кимоно. Солнце светит ярко, тепло, заряжая цветом траву.
Сейчас, уйти. Возможно, потеряться, потому что в полной растерянности. Но уйти. Потому что Матамун прав, он не достоин. Уже отвернулся, уже поднял ногу, но остановила чудная музыка. Исходящая от сидевшего. Он играл на флейте. Так тихо, так заманивающее, так успокаивающе. Надо идти.
- А как же остальные? – звуки трели были резко оборваны. И послышалось шуршание кимоно, стук дерева о камень.
- Они, они поймут. –
- Нет. Ты уйдешь не попрощавшись? Не в твоем стиле. –
- Да, что ты знаешь о стиле? – разворот на девяносто градусов, резкий. И на него уставилась довольная мордашка, улыбающаяся, чистая, не осуждающая …
- Не чего. Но ты должен вернуться. –
- Пошли со мной! –
- Нет. – резко, но с улыбкой.
- Но почему? Ты же сейчас уже не под их контролем! –
- А почему, ты так считаешь? – смешок.
- Я … я чувствую … аники2, пойдем со мной, научимся жит заново. –
- Нет, тэи3, нет. Они не поймут. –
- А я объясню. –
- Нет. Меня, все равно, будут боятся, будут ненавидеть, а так жить еще труднее. –
- А мне не трудно жить? Ты меня спросил? –
- Тэи3, сколько жил, не жаловался, чего капризничаешь? –
- Но, я хочу с тобой. –
Опустив голову. Не позволяешь видеть слез, тщетно, они капают в траву, по дороге сверкая в лучах солнца.
- Я бы вернулся, но ты же знаешь, не поймут, не поверят … - и, опуская взгляд с равнины. – А там я нашел новую семью … - киваешь вниз.
Только заметил, что стоит на вершине скалы, не высокой, с плоским верхом, где не трудно дышать, но ближе к солнцу, к небу. А внизу песчаные домики, как маленькие куличики, стоят в несколько рядов, рядом ров, озеро и много деревьев.
- Но я твоя семья … нии-сан8, мы же из одной, как ее, яйцеклетки и сперматозоида с тобой родились, нии-сан8, - плаксиво, капризно, но серьезно – я, что, зря биологию изучал? –
- Ха-ха-ха – звонкий, такой веселый, такой заражающий смех – Ну ты еще и ребенок! – и уже без улыбки, но с теплом в голосе – Ты вырос, тэики3, ты вырос без меня, рос для меня, но видишь, как все сложилось? Я поглощен, я не смог тебе дать даже чуточку себя, требуя взамен что-то. Ты дал это понять, забирая мою невинность. -
Эх, эта память, вырезать бы и сжечь!
- Гомен16 – шепот, крик в душе.
- Да, не за что прощать. Ты был прав. Но я не понял, что ты хотел помочь, противился дурень, теперь расплачиваться здесь. У меня будут дела и тому подобное, чем бы мог отплатить. –
- Тогда и я останусь. Я хочу наверстать … -
- Не надо, тебя там ждут –
- Кто? – писк, как у попавшей мыши в мышеловку.
- Анна, она очень хороша, и не ты ни она не простите себе того, что смогли избежать случая как со мной, но при этом потерявшие друг друга из-за меня – хочется фыркнуть, но нет … - друзья, верящие в тебя, и нуждающиеся в тебе. -
- Может, но я хочу … -
- Хочешь всю оставшуюся жизнь, отдуваться за меня? Я, как старший, не позволю! –
Так вот как это старший брат? Благоговеешь перед его строгостью, но все же хочется противиться.
- Но … -
- Не надо, я буду с тобой, я буду всегда с тобой! Обещаю! Но ты должен вернуться. –
Вставая, развиваешь кимоно, сотрясая воздух.
- Я провожу тебя, без приключений. –
Всю оставшуюся дорогу идем в тиши. Лишь ловим гудение чего-то вдали. Пытаясь ловить взгляды, но не выходит, даже не посмотришь. Дорога, и снова скалы, и снова дорога, красное небо и шагающий, скользящий ты впереди.
Резко остановился. Пришли? Теперь перед нами ворота еще большего размера, но более тяжелые на взгляд, более перегружены информацией.
- Ну. Все. –
Хочется броситься на шею, хочется молить о чем-либо, чего-то хочется …
- А Матамун? –
- Он здесь, со мной. –
- Нет, он обиделся. –
- Я все объясню. Если хочешь его вернуть, еще не поздно, ты поройся в моей книжечке, там уз… -
«Ну, хватит! Какая книжка?!» Припадаешь к груди, тресешься всем телом, «не отпущу, не отпущу …»
- Выплачься. Я это заслужил, что бы меня пропитало твое горе –
- Не … говори … <всхлип> … я … мне страшно. -
- Я с тобою, главное помни это. – разворачиваешь лицом. Теперь впереди свет, белый, чистый, яркий.
Стоя здесь не могу пойти, боясь, что придется все пережить вновь.
Легкое прикосновение ладошки по спине, подталкивая, но не заставляя. Повинуюсь … шаг …
Сыро и холодно. Снова холодно. Отсыревшие листья, запах крови. «И … нет … забыть о нем!». Тело, холодное уже совсем. Прижать, согреть, но, понимая, что не оживет, все же. Еле уловимое дыхание. И посещает сердце сразу два чувства – радость, он со мной! И страх – а что если это в нем еще не вышедший óни, и это не он, не хочется больше бить, убивать «не могу я больше его ранить! Больно будет и мне!»
Стыдно смотреть на него. Грязного, нагого в крови, и в … ну разве можно так было? Тихо заворачиваешь в пончо. Укутываешь, пытаешься согреть, укладываешь на колени. Он открывает глаза, нет не óни, они не умеют – любить. Проводишь, слабо поднимая руку, по щеке и на амулете зацепляешь пальцы.
Амулет – он со мной! Матамун не зря его хотел защитить – отдать только тому, кто будет любить. Я выполню обещание, Матамун!!!
- Аригато17. – лишь слабый выдох.
Рука больше не скользит, она тяжелеет и повисает на амулете, а глаза становятся бесцветными. И ты становишься холодным.
«Он уснул» Прикрываешь ему глаза, дрожащей рукой, притягиваешь тело ближе, укутывая сильнее. «Он уснул» Не хочется больше ни во что верить! «Он уснул! Он уснул! Уснул!» В такт раскачиваешь, баюкаешь. «Он уснул! Он уснул. Да, по другому и быть не может. Он уснул!! Он уснул!! ОН УСНУЛ!!! наверное»
Плакать уже не хочется, природа плакала.
Не хочешь смотреть на лицо, натягиваешь пончо до самых корней волос.
- Ята18. Теперь спи. – выдох. И раскачиваешься, убаюкиваешь успокаивая…
Тишина.
Наверное, понабилась вечность, что бы в себя прийти, но оказалось всего то полчаса. Не смотря на лицо, закутав сильнее, еще и в свою рубашку. Так теплее.
«Я не позволю червям глумиться над тобой!»
Отдать твоей стихии.
Ветер гоняет листочки, сорванные с деревьев. Птицы где-то поют о былом. Солнце заглядывает меж крон, улыбается как ты.
Собрав побольше полусухих веток. И наковыряв из дупел сухих листьев, складываешь шалашик, вокруг все так же неподвижного тельца, но честно хотелось, что бы ты встал и обнял…
Все теперь разжечь. Но чем? «Бака19!» Не идти же на самом деле обратно, думая что, даже встретив кого и спросив глупое «Есть спички? Или огоньку не найдется?» на тебя в таком виде еще нормально посмотрят. Нет, и уходить еще рано. Но как? От такого резкого опустошения внутри все заныло. И проводя по голой груди, случайно задев амулет, чиркнул друг о дружку. Искра. Или показалось?
Стаскивая амулет с шеи, чиркаешь еще раз. И вправду – искра. Твой подарок? Сам бы хотел уйти со своей стихией.
Подойдя ближе, и поджигаешь, сухими, но твердыми руками, все, теперь все.
Отойдя на безопасное расстояние, не веришь, что сам такое делаешь, но не уходишь. «Я дойду до конца».
Отпевание происходит в тиши. Как будто вся природа, прощается с тобой. Языки пламени окутывает, и ласкают кожу.
«Только не лицо, только не лицо» - в голове крутится одно «не лицо»
Но огонь не дает видеть, как сгорает его лицо. Писк пламени плачущего об ушедшем. И последние догорающие язычки. Теперь все … точно все.
Поднимаясь, заходишь вглубь леса, не зная куда идти, идешь на ощупь. И снова дождь! Внезапно начавшийся, как тогда, вначале, когда ты что-то почувствовав, и убежал, не предупредив, не сообщив, просто убежал. Но если тот дождь бил по щекам, о этот, хотелось ласкаться, потому что это его нежные руки …
Видя конец своего пути, выход из леса, отчетливо слышишь крики, а затем и видно нервно расхаживающих людей. Дождь прекратился.
- Йо! –
- Йо! –
- Мастер Йо! –
- Йо, придурок, ксо20, найду – убью! –
- Рен, нет. Сначала я поиздеваюсь! –
- Мастер Йо! –
Ребята уже оббежали все руины оставшейся деревни, оббежали и часть пустыни …
- А, может, он в лес пошел? – крик Рена очень близко.
- Да, чего ему там делать? – Анна вышагивала в ста метрах от сюда, но было слышно ее отчетливо.
- Ну, не знаю! –
- А, может, прочешем песок? – умная идея-фикс Хоро не была принята даже Джоко.
- Идиот, он, что в песочнице что ли или на пляже, что бы в песке кувыркаться? – и отвешивая подзатыльник Хоро.
- Ну, я предложил. – и с новой силой – Йо! –
- Мастер Йо, ну выходите, прятки затянулись! –
- А, пофиг, я пошел! –
- Рен, свиснешь, если что! Лес маленький. – Анна еще возглавляла шествие.
- Хорошо – скорее сквозь зубы.
Войдя в лес и видя ухмыляющуюся физиономию Йо мирно выставившего руку со стандартной улыбочкой в тридцать два. То, что треснуть его хотелось – это не то слово, обидно гуандо не взяли.
Он стоял и мирно наблюдал за всеми изменениями на лице друга, даже читая мысли.
Но больше, хотелось обнять его и не отпускать, а отколошматить можно и потом!
Не предупреждая, не спрашивая почему тот без рубашки, в грязи и крови, не жалея что сам столько пробыл под дождем, Рен быстро сократил расстояние до минимума и припал к его груди, вцепляясь руками, но не чего не говоря.
- Рен! Рен! – Анна подошла уже ближе.
- Это что, бермудский треугольник? – писк Хоро. Похоже, все собрались у входа в лес.
- Рен! Рен! Пошлите, похоже, все беды в лесу. – Анна важно зашагала вперед.
- Не пойду я туда, не заставите. Пусти Рио, отпустите, извер … - извиваясь, Хоро впихнули внутрь леса.
Конечно, пораженная фантазия и не такое могла придумать, но …
- Мастер Йо! –
- Йо! –
- Йо! –
Все бросились к нему тиская, прижимая, надеясь не отпускать.
Анна, подошедшая позднее, оттолкнула Рена и залилась слезами у Йо на груди. И появившись меж крон, отец, с красными глазами из щелок «тоже боялся?» потрепал по волосам.
И ни кто не хотел, ни чего знать. Почему ушел, почему в таком виде, ни кто не чего по этому поводу не заставлял и не шутил.
Приятно, когда есть понимающие люди. Понимающие и то, что что-то в тебе изменилось.
Спустя некоторое время, а точнее несколько лет, снова собрав всех воедино, ребята отправились на природу. Шашлычки, свежий воздух и приятное общение.
Приехав на место высадки, долго выталкивали испуганного Йо, на равнину небольшой скалы с зеленой травой и огромным булыжником. Но когда все же уговорили выйти, столкнулись с новыми капризами того. Анна, заикнулась, что хотела бы остановиться в деревне снизу, на что Йо, не на шутку разволновался, и сказал, что в таком случае пойдет домой сейчас же и пешком, но ни за что не приблизится к деревне.
Причину фобии разгадать не удалось, но все согласились, на том, что и палатки поставить будет не плохо.
В середине всей процесии с едой. Йо тихо отошел ото всех, направляясь к камню. Рен сидевший с девушками, о чем-то «мило» спорившими, наблюдал за Йо. И был готов поклясться, что видел как тот, подставив лицо солнцу, что-то тихо проговорил.
- Не знал, что есть это место и здесь! Спасибо, что вывез! Спасибо за все, нии-сан8!
И подставив мордочку солнцу, получал новый заряд поцелуев лучей.
----------------
Примечание:
Охаё1 – Доброе утро!
Аники2 – Старший брат, (более неформально)
Тэики3 – Младший брат, (более неформально)
Сакуры4 – сакура – Японская вишня
Коничива5 – Добрый день!
Хоносе6 – Отпусти!
Усо7 – Ложь!
Нии сан8 – Старший брат.
Онсене9 – онсен – Горячий источник.
Урусай10 – Заткнись!
Хаяку11 – Быстрее!
Мате12 – Постой!
Семе13 – сверху (имеется в виду в постельных сценах).
Даме14 – Нет, не делай это!
Итай15 – Ой!/Больно!
Гомен16 – Извини!
Аригато17 – Спасибо!
Ята18 – Получилось!
Бака19 – Дурак.
Ксо20 – Черт! (дело дрянь!)
Название: Дождь последнего свидания.
Рейтинг: NC-17, из-за многообразия некультурной лексики (да, уж, вот так…)
Disclamer: Все права на оригинальных персонажей аниме и манга Shaman King принадлежат их авторам, бредни и мысли мои.
Пейринг: Йо Асакура/Хао Асакура
Жанр: Yaoi, инцест, изнасилование, есть и romance, history.
Правила размещения: Разрешаю, при условии упоминания обо мне, как об авторе, и уведомлении меня об адресе, на который будет переправлено данное творение.
Summary:
… Легкий струящийся дождик. Шорох босых ног по мелкому гравию. Тихие, прерывистые всхлипы …
… С одной стороны – это именно он научил ненавидеть, с другой – это именно он научил, и ценить что-то …
… - Мы всегда будем, вместе, даже если ты противишься, тэики.- новое движение, единение тел, окутывание в кокон шелковой тканью ....
… - Нет, тэики, нееет! Что ты … - зря, зря! Злить захваченного в плен эмоций, бесполезно! …
… - Но я твоя семья … нии-сан, мы же из одной, как ее, яйцеклетки и сперматозоида с тобой родились, нии-сан …
… Отдать твоей стихии …
… То, что треснуть его хотелось – это не то слово, обидно гуандо не взяли ...
… Шашлычки, свежий воздух и приятное общение …
Заметка от автора: Повествование ведётся от всех участвующих лиц, без плавных переходов, так что ловите. События происходят после победы над Хао.
Заметка автора: Все писалось – сначала от депрессии, затем под натиском совести (допиши, допиши …), а затем все отступило и стало легко…. Но от больной фантазии – трудно отделаться.
Рейтинг: NC-17, из-за многообразия некультурной лексики (да, уж, вот так…)
Disclamer: Все права на оригинальных персонажей аниме и манга Shaman King принадлежат их авторам, бредни и мысли мои.
Пейринг: Йо Асакура/Хао Асакура
Жанр: Yaoi, инцест, изнасилование, есть и romance, history.
Правила размещения: Разрешаю, при условии упоминания обо мне, как об авторе, и уведомлении меня об адресе, на который будет переправлено данное творение.
Summary:
… Легкий струящийся дождик. Шорох босых ног по мелкому гравию. Тихие, прерывистые всхлипы …
… С одной стороны – это именно он научил ненавидеть, с другой – это именно он научил, и ценить что-то …
… - Мы всегда будем, вместе, даже если ты противишься, тэики.- новое движение, единение тел, окутывание в кокон шелковой тканью ....
… - Нет, тэики, нееет! Что ты … - зря, зря! Злить захваченного в плен эмоций, бесполезно! …
… - Но я твоя семья … нии-сан, мы же из одной, как ее, яйцеклетки и сперматозоида с тобой родились, нии-сан …
… Отдать твоей стихии …
… То, что треснуть его хотелось – это не то слово, обидно гуандо не взяли ...
… Шашлычки, свежий воздух и приятное общение …
Заметка от автора: Повествование ведётся от всех участвующих лиц, без плавных переходов, так что ловите. События происходят после победы над Хао.
Заметка автора: Все писалось – сначала от депрессии, затем под натиском совести (допиши, допиши …), а затем все отступило и стало легко…. Но от больной фантазии – трудно отделаться.
читать дальшеЛегкий струящийся дождик. Шорох босых ног по мелкому гравию. Тихие, прерывистые всхлипы. Чье-то израненное тело на самом дне ямы, ямы неглубокой сырой земли в самом центре неприступного леса. Тело, такое юное, такое притягивающее силой заключенной в нем, но сейчас такое грязное и со стекающими ручейками запекшейся крови. Губы разбиты, под глазами круги, волосы растрепанны и спутались с опавшей листвой. Руки, со следами шрамов, убивающие. Бесщадно убивающие. Но не потерявшие прелести излома строгих линий. Чуть выступающие кубики пресса и тонкая светящаяся, нездоровым блеском, кожа. Ноги и руки связанны воедино, таким слабым, шелковым узелком ленты от волос. Но больше нет сил, сопротивляться. Больше нет желания, биться в конвульсиях, просить прощения, больше нет желания жить. Больше нет,… нет, не чего нет…
- Охаё1, аники2! – обычно бодрый и счастливый, а сейчас отчетливо ненавязчивый и ненавидящий голос. Не когда не сходившая с этих губ улыбка превратилась в оскал. Некогда, блестящие здоровым, ярким огоньком глаза, затуманились и вмиг почернели. Его явно никогда не видели таким. – Я сказал, доброе утро, тебе трудно даже повернуться и посмотреть в мою сторону? Смотреть в глаза, когда я с тобой разговариваю!!! – и резко срывается вниз в яму, клубы грязи залепляют брюки, скатываясь в центр и облепляя жертву. Хватаешь за волосы, тянешь на себя, без сожаления, «а чего жалеть, эта мразь, позволила себе распустить руки!».
И сталкиваясь с окровавленным, но пустым взглядом, заходится хохотом. Злым, нет, не его.
Почему-то, все привыкли видеть в нем, щенка, затравленного миром, со слезливыми глазками и широченной улыбкой. Вечно мерящего мир огромными шагами, и не думая о последствиях. И все закрывают глаза, на другое эго, этого чудовища, мрачного, ненавидящего. Он так же ненавидит их – людей!
Он их презирает, но раньше если он еще надеялся на что-то, то теперь, когда все горело синем пламенем этого, ублюдка, ему больше не нужны краски. Он теперь презирает! Ему теперь не чего не нужно.
Капельки, спускающиеся с небес, падая на лицо, очерчивают дорожки, но так бесщадно бьющие, очищают. Даже заставляют забыться. Но не сейчас…
Ударяясь коленями в грязь, но, еще не отпуская волос из мертвой, железной хватки.
- Мразь, ненавижу, … ненавижу – шепчешь, шипишь тихо, но четко – мразь!
И бьешь наотмашь, отрывая клок.
«Как посмел, закрыть глаза? Как посмел еще и лыбиться? Как ты вообще посмел выжить?!»
Он больше не может, что-то больно держит и заставляет смотреть, но не видеть, все плывет, как дождь, заливавший стекла автомобиля, но он не внутри теплой кабинки. А еще руки, затачивающиеся боями и тренировками, сейчас бесщадно держащие его здесь.
- Зачем, вернулся? – не хочешь даже близко его знать. Отходишь и смотришь во тьму, меж крон деревьев.
Тишина.
- Я, что, непонятно говорю? Зачем ты вернулся?! – но лишь легкий полуповорот головы, и не более.
- Я не вернулся – разлепляешь сухие губы и чувствуешь дрожь и боль. Но второе уже не столь важно!
Смешок. Но лишь леденящий, с ненавистью.
- А что же тогда здесь? Я победил – слышишь? – и резко повернувшись, скалишь белый контур губ – слышишь? Я что, не явно дал понять? – и снова тянешься, но отдергиваешь руку, как от огня. И тонкие черточки, на лице, передергивает как от чего-то мерзкого и недостойного внимания. Снова выпрямился.
- Отвечай.- не приказ, но и не прошение.
- Меня, что-то держит. – тебе трудно и это чувствуется, тебе больно и это видно.
С одной стороны – это именно он научил ненавидеть, с другой – это именно он научил, и ценить что-то. Но что? Тех новоявленных друзей, тупое сборище! А как их легко сломить! Сострой им рожицу, моргни раз пять и все твои! И этот, эгоистичный паренек. С торчащей шевелюрой. Уж кого, но вот именно его приручить было легче всего. Возможно, дольше мучаясь, но все же так легко. И при всем, при этом, не надо быть собой! Будь тем, кого они видят пред собой. Внешность обманчива.
А он, он видел много его форм. И одна, запала навсегда в памяти. Как не было у него семьи – так нет и брата!
А ведь хотелось! Хотелось именно тогда, что бы он был! Что бы был тот, кто верил бы ему и полностью понимал! С кем можно было все делить! И если плохо, можно было бы уткнуться в равное себе по росту плечо.
А дождь усиливается и превращается в осколки льда. Лето, а тут такой снегопад.
- И что же? – хотя и не интересно, но хочется, что бы ты исчез.
«Я создам свою семью. Я буду подниматься день ото дня, со своей женой. Я буду делать все, что хочет она. Я буду любить своего ребенка. Я буду просто существовать. Ну и что? Что глупо! Я это уже решил давно! Легкая жизнь, полная музыки. И что, что теперь она превратилась в похоронный марш! Я так хотел! Но, мне все верят. И я буду стараться жить! Я буду представлять, что было так всегда… Я, слишком много я. Но и тебе здесь делать нечего! Понял?!»
Теперь и ветер треплет волосы, вплетая белый снег. И медленно выступившие капельки слез смывает и уносит, не оставив ни следа.
Тело на земле, медленно покрывается мурашками. Дрожит. Пытаясь укутать себя всего, своими же руками. Забыться. И не отвечать.
- Я задал вопрос! –
- Я … не знаю – тихо, но точно. В землю.
- Ха-ха-ха – колкий смех, пробирает насквозь.
Садится предо мной. И без тени смущения от новых слов, без тени сожаления к открывшимся ранам.
- Не знаю. Но говорить, что нужно мне, указывать и заставлять – ты знал как! –
- Но ты же противился, тэики3. – сухо. Но с гордостью. Что ж, маленький брат, ты научился жить.
- Конечно! – и фыркнув, отвернулся. – Еще бы не учился! Поживи с Анной, и не такому научишься! – разрядил обстановку. «Это опять ты? Твоя улыбка, появившееся на мрачном и таком бледном лице. Это ты, кого я хотел, взять с собой! Ты? Нет, не чего больше не надо! Мне не надо. Ты ненавидишь, а последнее время я пытался жить для тебя»
Садишься и нервно прикрываешь, закатывая глаза. «Ведь, хочется же верить, что ради тебя, он бежал сюда, ради тебя порвал в клочья всю одежду, ради тебя бросил всех и вся там. Но, наверное, поздно, так думать, поздно сожалеть. Впервые за столько лет, нужно было так, проколоться, так мерзко и медленно тонуть в болотной тине. Тысяча лет, два великих поражения, огромная сила. И так облажаться! Что стало не так? Где я свернул не туда? Но хотел ли я просто иметь, не надеясь на взаимность? Нет, ну зачем? Зачем, опять, вспоминать? Зачем вообще помнить? Зачем сейчас жить? А я ведь тоже умею жить и чувствовать…»
Снежинки наращивают темп, кружась в вальсе с ветром. И подхватывая себе партнеров, наращивая вес и падая на лицо, грудь, ноги в землю.
Цветение сакуры4. Такое прекрасное время года! Такие прекрасные сады. Столько прелести, в едином спуске оторвавшегося листа. Так грациозно, так легко и отстраненно, так важно, но так … одиноко. А затем еще и еще и в общей могиле их уже сотни, тысячи, но они так же одиноки, оторвавшись от ветки не признанные родными или самостоятельно лишившие себя семьи. Серое небо покрывают облака, и идет снег, легкий, большими хлопьями, но такой нежный. Все радуются этому чуду природы, такой беспорядочный вальс снега с лепестками сакуры4, такой не совместный дуэт.
И вышедшему из тени дома, пересекшего поле кладбищенских дощечек, пареньку явно не сливающийся с настроением природы, становится не по себе.
Вечерние закаты, цветущие сады сакуры4 и небрежно садившееся солнце – опаляет землю красным контуром.
В свете всего этого многообразия красок, стоит отображение его. Длиннющая, мантия волшебника, с золотыми звездами, длинные волосы и босые ноги. Невинный, налитый мудростью детский взгляд и яркая улыбка в тридцать два. И он, такой худющий в нескладных джинсах, простецкой кофте, но с верным хранителем памяти – амулетом и яркий пример беспечности.
Сказочный сон не более того, больная фантазия.
- Коничива5! – звонкий голос.
- А, здравствуй! – красноречие сейчас не в моде.
Такое яркое солнце, такая темная луна, опадавшая сакура4 – вальс природы и две сущности одного. Какое одинаковое начало и какой несчастный конец.
- Ты здесь один? – «и чего пристал»
- Ага. – «Ты все равно, тоже убежишь»
Нежная улыбка из-под поднятого воротника и искривленный контур глаз, просто нравится улыбаться стоя здесь. Две такие одинаковые улыбки, такие четкие контуры глаз, такие темные горизонты прожитого.
- Ты видишь уже духов? – не переставая улыбаться.
- А-а? – разрываешь пары летящих вальсеров, своим резким движением – Д-да! А ты, ты их тоже видишь? Ты в них веришь? – и, хватая за закутанные плечи, треся как безжизненную куклу.
- Ага! – обвивая теплыми руками, запястья трясущегося парня – Это все, хорошо. Пойдешь со мной?
- Куда? –
- В новый мир, будь со мной, мы его создадим, сделаем живым, научим всех жить и верить. Пойдешь? –
- Я не понимаю! – маленький, такой беспечный.
- Я уничтожу этот и создам новый. Понял? –
- А-а … нет, нет, не надо! – пытаясь вырваться, разрушаешь спокойное течение ветреной волны.
- Мы всегда будем, вместе, даже если ты противишься, тэики3.- новое движение, единение тел, окутывание в кокон шелковой тканью.
Большая пропасть меж нами, большой мир, огромная земляная яма, наполненная тиной забвения, в которой явно утонет один. Но только, по истечению времени.
А сейчас, когда все было окончено и один крича, брыкаясь, пытался выбраться наверх, но беспощадно уводимый был почти поглощен тьмой … и снова здесь. Промокший, холодный … одинокий.
И льющий дождь, и падающий снег, пытается все спрятать его, укрыть от всех, забыть о том, что он есть. Что бы и не вспомнили.
- Я хочу забыть. – Мысли и воспоминания прерывает тонкий и всхлипывающий шепот. Твой. – Я не хочу больше знать тебя, я хочу забыть. – Погружаясь в свои колени, погружаясь в себя, ненависть нарастает …
- Ханосе6! – и рвешь плащ, рвешь единение – Зачем?! Зачем для нового мира, уничтожать? Ан... ники2! – слезинки, такие чистые частички души вырвавшейся наружу.
- Значит знаешь. Да, тэи3, для всего нового нужно место, и расчистив площадку для посадки семени, я засею новое, мы засеем, мы… -
- Усоооо7!! Это не так. Мир должен умереть своим путем, не надо так. Поверь. Ты уязвим, ты заражен. -
«Эх, мальчишка, я полностью здоров!»
- Не надо. Я еще приду, за тобой. -
В столь ярком свете солнца, и не заметен твой огонь. Только чувствуется опустошение и снова, он один.
- Я не позволю!!! Слышишь! Я добьюсь твоего выздоровления!! Я отпущу твою душу, я этого добьюсь нии-сан8. – тельце падает на столь слабые колени, зарывается в могилке сухих листьев, обжигаемых солнцем.
- Они победили. Сколько б я не старался раньше. Сколько б ты не пытался, тэики3. –
- Тогда почему? Почему … -
Взгляда здесь не достаточно. Взгляда здесь мало! Но слишком много ненависти, закипающей, обжигающей …
Налетая, не чувствуешь врезавшихся колких снежинок, не видишь грязи, а чувствуешь отвращение ко всему этому существу!
- Почему ты здесь? Не ушел! Вали отсюда, ненавижу! Почему, и умереть не можешь, ненавижу, мразь, сука! -
Сидя на этом свернутом комочке, такого одинакового тела, видя такие пустые глаза, злость разрывает мозг. Рвя путы шелковой нити на запястьях и лодыжках, не видишь легких порезов, не видишь открытых ран, из которых теперь хлещет кровь. Струясь, она обвивает руки, стекает в грязь и окрашивает в единый цвет – мщенье.
Ненавидя убивать? Нет, ненавидя, хотеть защитить. Уберечь, снова отпустить в полет. Как тогда, помогая сотням, искал путь спасти одного. Злые духи, óни, селятся в каждом из нас, но побеждают не во многих, от них нет прощенья. От них, не откупиться, а, ублажая, отдаешься сам. Он это понял, он осознал, стоило сказать многим – за обещанием силы, не всегда стоит свобода. Вольный сокол, слабее пойманного в захватнических войнах. Но за родных он отдаст всего себя, не предаст и не отпустит обидчика, до последнего вздоха.
Но не все верили, понимали или осознавали. Только, получив ножом в грудь, начинали верить.
Спасти, была его цель. Спасти, тайно, помочь осознать свою ошибку, помочь освободиться! Но, было тщетно. Слишком высоко взлетел, слишком сильно затыкали уши, слишком сильно стиснули кокон. Взрастая, новый мир, погрузили в долгую спячку.
«Очнись! Очнись!! Очнииись!!!» - все, что можно было кричать, но тщетно он не слушал. Не верил «Тогда умри. Ты уже, сам превратился в них. Теперь ты часть óни. Теперь ты - óни!»
Крутя в мозгу истории своих отмщений. Поиска освобождения души, зажатой в кандалы. Но получив отпор от самого него. Раны начинают ныть. Как будто б вновь открылись. Но нет. Это все его кровь. Ломит тело, как будто б это тебя сейчас били, но нет, это его тело под тобой.
Покорно принимающее все. Хочащее забыться, и что бы все это закончилось, наконец. С запелененными глазами. И не смотрящие наверх.
- Не смотришь? Стыдно? … Поздно, знаешь поздно! – как быстро разъедающие черви, злость и ненависть убивает и тебя, твои мысли о лучшем, твои воспоминания. Пальцы снова смыкаются на длинных, спутанных волосах, поднимая и наслаждаясь болью в глазах. И выступивших слезах. Отступаешь, становишься, смотря сверху - вниз, и желаешь насладиться словами о прощении, дикими всхлипами и целованием твоих ног. Но, не чего подобного. Свернувшись, тельце лишь прячется в кудри. Рыдает, но не признает.
- Тварь! – налетаешь снова, резко опускаясь на бедра этого комочка, распрямляя под собой, хватая за волосы – Смотреть! Смотреть, когда я говорю! –
Красные, распухшие глаза, такой же нос, заплаканные, но без каких-либо иных чувств.
Это заводит больше всего! Теперь руки пошли ниже, спускаясь на шею, такую тонкую. Пальцы перестают чувствовать, а лишь только крепче сжимаются и заставляют хрустеть трахею.
Слезинки, сливаясь со снегом, скатываются непроизвольно из глаз, дыхание перестает подчиняться ритму сердца. «Давай, может, это единственный способ» Но что-то держит! И заставляет чувствовать удушье.
- Анна, я пришел! Прости, что задержался. Может, все обсудим попроще? –
- У меня сегодня нет настроения убивать. Давай выпьем кофе? -
- Ммм! –
--
- Фу! Какая же это гадость! –
- Какой же ты еще ребенок! Ха-ха-ха! – лукавый взгляд, родных глаз – Ты меня боишься? –
Руки теперь дрожат. А пальцы, начинаю чувствовать. «Что же я делаю?» И из уже “выпученных” глаз, на красном лице, которые были застелены пеленой – рождается опять он. Взгляд ласки, родной. «Ааааа!!» как же это ненавистно! Как это противно. У потерянного тела, у потерянной души…
- Ты меня боишься? –
Пауза.
- Боишься, все боятся, хотя знаю, что они меня предадут при первой попавшейся случайности, потому что боятся. Но Люциус и Опачо – они другие, они мне верны, не знаю почему, но … так ты боишься? –
- Не знаю. Но, мы же, вроде, братья. –
- Ага, … кажется, за ними следят, прощай, но я бы хотел еще искупаться с тобой в онсене9. –
Руки трясутся, и пальцы смягчаются, отпускают. Руки гнутся в локтях, падаешь вниз, стоя не согнутых. Лицом к лицу.
- А я еще пытался спасти … - дыхание обжигает. Хватая ртом воздух, выравнивается, хорошо, но жаль … - такое, ничтожество. И где же твои приспешники? Где собственная сила? Где духи оберегавшие тебя? А? – снова пустой взгляд. – Ничтожество! – шипя, выводя все сквозь зубы – и как можно было пресмыкаться такому, как ты? Ты же все и вся ненавидишь, угнетаешь и при необходимости предашь. Как поступил с тем огромным парнем, с девушками … -
- Они тоже бы предали … -
- Урррууусссаааййй10! Ты не умеешь ценить жизни, ни свою и ни чужие … -
- А ты умеешь? –
- Урусай10!! Не в том положении, что бы язвить – глубокий вздох.
Волосы скрывают лицо, вплетаются в чужие. А он лежит с поникшим взглядом, с запекшейся кровью на запястьях, в разодранной одежде и с большим сожалением о затянувшейся смерти.
- Ты и меня ненавидишь? А? Нии-сан8? – все с нажимом, с сожалением и еще надеждой.
Тишина, и лишь снег, очерчивает засохшие дорожки слез.
- Отвечай! Не тени! Хаяку11! –
Полу кивок.
- Отвечай! –
- Да!!! – крик, сорванным голосом. – ненавижу – четкий голос. Заставил, вытянул слова, открыл раны. Как можно ненавидеть? Пытающего освободить? – да. – и шепот.
Глаза наливаются кровью, больше нет сожаленья – есть месть!
- Тогда, тебе не будет больно! – и с этими словами срываешь все, что только осталось на этом грязном тельце. Сначала пончо, разорванное до основания, затем и брюки, не замечая, как резко все делаешь. Звездочки на пряжках, цепляют нежную кожу бедер, оставляя новые порезы, ногти, впивающиеся в бедра, раздирают их сильнее!
- Нет, тэики3, нееет! Что ты … - зря, зря! Злить захваченного в плен эмоций, бесполезно! Рождающий эмоции – повержен, стать жертвой. Теперь и в тех глазах пустота.- Мате12, матеее12! – но бесполезно.
Пытаясь закрыться, пытаясь еще защититься. Стискиваешь ручки, упираешься ногами. Тобой одолевает страх.
- Господин … господин … - маленький негритенок ходит меж крон деревьев, прислушиваясь к своим чувствам, нет его, нет здесь. Но, кто-то другой.
- Слушайте, наверное, он отъимел уже всех своих подчиненных? Это у них, наверное, членское вступление в организацию, если не убьешь. Ха-ха-ха. – дикий смех, пьяных голосов.
- А с чего ты взял? –
- Да, ты посмотри, на этих, ублюдков. Они все, наверное, педики. А девчонки – шлюшки … Ха-ха-ха –
- Точно, точно! – мелкое, противное поддакивание.
- Противно, противно, … но нельзя, мне не разрешали … - негритенок пытается тихо уйти, скрыться, но останавливается от случайного пьяного визга одного из развыступавшихся.
- А я бы его отъимел! –
- Кого? – дикий ржач заканчивается, и все недоуменно смотрят на сказавшего это секундой раньше.
- Этого, Хао! –
- Ты что, он же мальчишка – еще один пьяный голос.
- Ну и чего, посмотри на его шевелюру. А после двух литров саке, и не различишь какого он пола … - чавканье и заливание новой порции дозировки, под тихий шелест листьев – и к тому же, это ему будет платой, за что нам причинил столько бед! – рявканье пьяного было совмещено с резким визжащим писком и шорохом из кустов.
- Нееет! Не смейте так говорить о господине! Не смейте! Не … - пьяные взгляды явно пытаются поймать в ракурс источник писка – он чист, он …
- Ааа! Это типа та малышка … -
- Малыш – тихий шепот.
- Да, какая разница, которую он везде таскает. Ребят, можь она особенная? –
- Ты на что намекаешь? – приглушенный шепот, прерывающееся дыхание, резкий, но неудачный подъем.
- Может, ее того. Ну, первой испробуем? –
- Да, ну, нафик! –
- Хочешь сам возись –
Явно не устояв на ногах. Мужчина не собирается отступать.
- И повозимся. – и ползком направляется к бледному тельцу, потерявшему нотки самообладания.
Но, не успев дотянуться до цели, мужик отпрыгивает на спину и начинает кататься по земле с горящей, как факел рукой, а на месте ребенка, только вызженная трава.
- Опачо страшно, опачо страшно, опачо страшно – с жутко склеиными глазами, повторяет негритенок и понимая, что ни чего не происходит, и больше не чувствуя запаха алкоголя, открывает глазенки – Господин! – вцепляется в полы широкого пончо и заходится ручьями слез.
- Господин, они … -
- Нет, не чего. Успокойся. – нежно гладит по голове.
- Но они такое … -
- Они лишь люди, их не будет больше –
- Они … <всхлип> … правда? – широченные заплаканные глаза смотрят на своего спасителя.
- Нет, ты же знаешь. Я чист. В новом мире, я создам себе семью, заведу хозяйство, но для прохождения в который, я должен быть чист. Ты же знаешь. –
- Угу! – негритенок, мотает пушистой головой.
Пытался и оставался чистым всегда. Чистым, невинным. Девственным.
Но настойчивые руки, сильные, не сравнимы с ослабевшим тельцем.
- Не надо, нет! – нового мира нет, но и это – неправильно!
Наступающий поймал жертву, теперь он ее не отпустит.
Стискиваешь руки и прижимаешь к земле, разводишь ноги, хотя это трудно, под такое мельтешение, под такое сопротивление, сбивающиеся крики, осознание, нет, совести сейчас нет. Справившись, наваливаешься промеж ног, теперь держишь обеими руками его руки, сжимая крепко, засохшие раны снова кровоточат.
- Не вертись! Прими это, наверное, привык быть семе13? Наверное, всех уже отъимел, там в своей коморке. А тебя, такого невинного, ни кто? Не посмеют, боятся! –
- А вы тоже, господин, тоже не кого не заставляли, это, делать? –
- Опачо!! – укоризненно, он машет головой. – Конечно, я оставил потомство у Патчей, но это не значит, что я спал со всеми, кто мне попадался. –
- Простите, господин, простите! –
- Не чего. Тебе еще учиться. Люди – такие развратные существа! … А откуда ты знаешь про секс? И чего ты вообще про него знаешь? А? – отрывая взгляд от костра, и смотря как-то странно в сторону негритенка, то ли осуждая, но одновременно пораженно.
- Что ты, говоришь, тэи3? – еще пытаясь вырваться, еще брыкаясь, но понимая, что тщетно. В смотрящих на него глазах больше нет тепла, больше нет веры … есть желание, похоть, непонимание.
Отомстить, нет. Просто поглумиться, нет. Унизить, да.
- Мате12, тэи3, матеее12! – трудно, трудно, когда силы исчерпаны, когда цепляешься за честь, не за жизнь, лучше пусть убьет, лучше пусть медленно душит, но только не … - Матеее12!!!
Руки снова воедино прижаты, тело прижато чужим, горячим от внутренней ненависти.
- Не брыкайся, дай хотя бы мне получить удовольствие! Ты все равно, ненавидишь, а я … - расстегивая штаны.
Нарушая гармонию мира, разрушая ровность поверхности, грязь окутывает по уши, снег уже не важен, … да и нет его, идет град!
- Дамэээээээ14! – боль. Крик на тысячи километров, срывающийся голос, стаи птиц слетевшие с веток и только тихое «шшшшшш» - крыльев рассекая воздух.
И резкий толчок, раздирающий, и новая боль и новый крик.
- Итааааййй15! Ааааа! –
Грязь, забивающаяся внутрь, град, хлещущий в лицо. Боль. Он думал, что уже не знает ее, что уже забыл полную силу боли. Это не то, это не так!
«Нет, шлюха, ты доставишь мне удовольствие!»
- Хаякуу11! – и еще быстрее, тело не знает ритма, но и не пытается его держаться. Разум отключен, инстинкты – самосохранены. Руками цепляешь волосы, теперь свободными руками. Или пытается прижать, а затем сильно стискивает плечи, но тщетно. А уже на пределе, уже противно дальше продолжать!
- Ааааах! – кончая внутрь, изливая всю ненависть, всю злобу.
Выходишь. Слезы, ручки зажимающие рот. Следы укусов, кровоточащий анал, но этого мало!
Хватая мелкий прутик, добавляешь к всеобщему хаосу природы свои хлесткие удары, резко, без сожаления. По закрывающемуся лицу, по еще вздымающейся груди, по мягким тканям живота и ниже и сильнее.
«Что же я делаю?» А руки беспощадно молотят. «Зачем?» А руки продолжают, дико. «Хватит!!» И резко чувствуешь боль, свою. Ненависти нет, она ушла.
Града нет. А перед тобой тело. Уже не дышит, но еще горячее. Меж крон пробивается солнце. Чувствуешь опустошение, и перед глазами все плывет.
Красные лучики меж крон деревьев, кровавая грязь. Два единения, две сущности всего. Единые, но так различны. Затухшая душа и мертвая кома.
Последнее что чувствуешь, объятие грязи … темно…
Ворота. Наверное, для чудищ вроде óни. Чугунные. «Где-то я их видел» Расписные непонятными иероглифами, символами, животными …
С намеком на скрип, открываются … дорожка, ведущая во тьму, прямо меж скал. Можно не идти, но всхлип, и все вспомнил. «Нии-сан8» Из темноты, а может и с самой вершины всхлип повторяется. Если сейчас войдешь в сам ад, придется многое пройти. Но и хочется верить, что все же это было неправда, или хотя бы он жив.
Шаг … за кромку ворот … пути назад нет. И из тени появляется кто-то, убежать нельзя, … Матамун.
Маленькое чудо, котенок, кот, вещающий о мудрости, воспитанный мудрейшим, и второй друг. Второй, за много лет.
- Матамун! – еще шаг на встречу. Но кот не шевелится, не смотрит на него, не капельки не обращая внимания.
- Матамун! Я верну тебя! Слышишь! –
- Не надо! – так же и, не повернув головы – не надо, мне не чего. –
- Но как? Я обещал! Я верну… -
- Не надо! – голос не срывается, он никогда не кричал. – не надо мне таких жертв возвращения, я не хочу иметь ни чего общего с грязной душой! –
Последнее стегает больно, прутиком, по сердцу.
- Гряз … Матамун, но как? – еще шаг.
Кот тем же не смотрящим взором подходит к нему вплотную …
- Тем, кем завладели óни, тот, кто умеет с ними бороться, но погибает от злости и ненависти к ним в себе, не будет достоин выхода от сюда. Я заберу эту вещь, спасибо, что хранил. Но она не может быть в руках у того, кто так глумится над чувствами о прошлом. – и резко сорвав ожерелье, удаляется.
Воспоминания, боли, раны резко обрушиваются на перегруженный мозг. А кот тихо идет во тьму.
- Матамун, стой! Подожди! Прости! – бежишь в след, думаешь успеешь. Скалы, скалы, дорога и тьма и еще красное небо, все это только и попадается на глаза – Прости, прости! – тень не нагнать, и кота здесь нет – прости. – еще шаг, но уже под ногами яркая, зеленая, пушистая трава, светит солнце, но еще красное небо.
Тень позади, а спереди валун, на котором сиди он, живой. В белом кимоно с пушистыми шариками сбору. Спиной, не видит. Ветерок треплет причесанные и уложенные волосы, легкие складки кимоно. Солнце светит ярко, тепло, заряжая цветом траву.
Сейчас, уйти. Возможно, потеряться, потому что в полной растерянности. Но уйти. Потому что Матамун прав, он не достоин. Уже отвернулся, уже поднял ногу, но остановила чудная музыка. Исходящая от сидевшего. Он играл на флейте. Так тихо, так заманивающее, так успокаивающе. Надо идти.
- А как же остальные? – звуки трели были резко оборваны. И послышалось шуршание кимоно, стук дерева о камень.
- Они, они поймут. –
- Нет. Ты уйдешь не попрощавшись? Не в твоем стиле. –
- Да, что ты знаешь о стиле? – разворот на девяносто градусов, резкий. И на него уставилась довольная мордашка, улыбающаяся, чистая, не осуждающая …
- Не чего. Но ты должен вернуться. –
- Пошли со мной! –
- Нет. – резко, но с улыбкой.
- Но почему? Ты же сейчас уже не под их контролем! –
- А почему, ты так считаешь? – смешок.
- Я … я чувствую … аники2, пойдем со мной, научимся жит заново. –
- Нет, тэи3, нет. Они не поймут. –
- А я объясню. –
- Нет. Меня, все равно, будут боятся, будут ненавидеть, а так жить еще труднее. –
- А мне не трудно жить? Ты меня спросил? –
- Тэи3, сколько жил, не жаловался, чего капризничаешь? –
- Но, я хочу с тобой. –
Опустив голову. Не позволяешь видеть слез, тщетно, они капают в траву, по дороге сверкая в лучах солнца.
- Я бы вернулся, но ты же знаешь, не поймут, не поверят … - и, опуская взгляд с равнины. – А там я нашел новую семью … - киваешь вниз.
Только заметил, что стоит на вершине скалы, не высокой, с плоским верхом, где не трудно дышать, но ближе к солнцу, к небу. А внизу песчаные домики, как маленькие куличики, стоят в несколько рядов, рядом ров, озеро и много деревьев.
- Но я твоя семья … нии-сан8, мы же из одной, как ее, яйцеклетки и сперматозоида с тобой родились, нии-сан8, - плаксиво, капризно, но серьезно – я, что, зря биологию изучал? –
- Ха-ха-ха – звонкий, такой веселый, такой заражающий смех – Ну ты еще и ребенок! – и уже без улыбки, но с теплом в голосе – Ты вырос, тэики3, ты вырос без меня, рос для меня, но видишь, как все сложилось? Я поглощен, я не смог тебе дать даже чуточку себя, требуя взамен что-то. Ты дал это понять, забирая мою невинность. -
Эх, эта память, вырезать бы и сжечь!
- Гомен16 – шепот, крик в душе.
- Да, не за что прощать. Ты был прав. Но я не понял, что ты хотел помочь, противился дурень, теперь расплачиваться здесь. У меня будут дела и тому подобное, чем бы мог отплатить. –
- Тогда и я останусь. Я хочу наверстать … -
- Не надо, тебя там ждут –
- Кто? – писк, как у попавшей мыши в мышеловку.
- Анна, она очень хороша, и не ты ни она не простите себе того, что смогли избежать случая как со мной, но при этом потерявшие друг друга из-за меня – хочется фыркнуть, но нет … - друзья, верящие в тебя, и нуждающиеся в тебе. -
- Может, но я хочу … -
- Хочешь всю оставшуюся жизнь, отдуваться за меня? Я, как старший, не позволю! –
Так вот как это старший брат? Благоговеешь перед его строгостью, но все же хочется противиться.
- Но … -
- Не надо, я буду с тобой, я буду всегда с тобой! Обещаю! Но ты должен вернуться. –
Вставая, развиваешь кимоно, сотрясая воздух.
- Я провожу тебя, без приключений. –
Всю оставшуюся дорогу идем в тиши. Лишь ловим гудение чего-то вдали. Пытаясь ловить взгляды, но не выходит, даже не посмотришь. Дорога, и снова скалы, и снова дорога, красное небо и шагающий, скользящий ты впереди.
Резко остановился. Пришли? Теперь перед нами ворота еще большего размера, но более тяжелые на взгляд, более перегружены информацией.
- Ну. Все. –
Хочется броситься на шею, хочется молить о чем-либо, чего-то хочется …
- А Матамун? –
- Он здесь, со мной. –
- Нет, он обиделся. –
- Я все объясню. Если хочешь его вернуть, еще не поздно, ты поройся в моей книжечке, там уз… -
«Ну, хватит! Какая книжка?!» Припадаешь к груди, тресешься всем телом, «не отпущу, не отпущу …»
- Выплачься. Я это заслужил, что бы меня пропитало твое горе –
- Не … говори … <всхлип> … я … мне страшно. -
- Я с тобою, главное помни это. – разворачиваешь лицом. Теперь впереди свет, белый, чистый, яркий.
Стоя здесь не могу пойти, боясь, что придется все пережить вновь.
Легкое прикосновение ладошки по спине, подталкивая, но не заставляя. Повинуюсь … шаг …
Сыро и холодно. Снова холодно. Отсыревшие листья, запах крови. «И … нет … забыть о нем!». Тело, холодное уже совсем. Прижать, согреть, но, понимая, что не оживет, все же. Еле уловимое дыхание. И посещает сердце сразу два чувства – радость, он со мной! И страх – а что если это в нем еще не вышедший óни, и это не он, не хочется больше бить, убивать «не могу я больше его ранить! Больно будет и мне!»
Стыдно смотреть на него. Грязного, нагого в крови, и в … ну разве можно так было? Тихо заворачиваешь в пончо. Укутываешь, пытаешься согреть, укладываешь на колени. Он открывает глаза, нет не óни, они не умеют – любить. Проводишь, слабо поднимая руку, по щеке и на амулете зацепляешь пальцы.
Амулет – он со мной! Матамун не зря его хотел защитить – отдать только тому, кто будет любить. Я выполню обещание, Матамун!!!
- Аригато17. – лишь слабый выдох.
Рука больше не скользит, она тяжелеет и повисает на амулете, а глаза становятся бесцветными. И ты становишься холодным.
«Он уснул» Прикрываешь ему глаза, дрожащей рукой, притягиваешь тело ближе, укутывая сильнее. «Он уснул» Не хочется больше ни во что верить! «Он уснул! Он уснул! Уснул!» В такт раскачиваешь, баюкаешь. «Он уснул! Он уснул. Да, по другому и быть не может. Он уснул!! Он уснул!! ОН УСНУЛ!!! наверное»
Плакать уже не хочется, природа плакала.
Не хочешь смотреть на лицо, натягиваешь пончо до самых корней волос.
- Ята18. Теперь спи. – выдох. И раскачиваешься, убаюкиваешь успокаивая…
Тишина.
Наверное, понабилась вечность, что бы в себя прийти, но оказалось всего то полчаса. Не смотря на лицо, закутав сильнее, еще и в свою рубашку. Так теплее.
«Я не позволю червям глумиться над тобой!»
Отдать твоей стихии.
Ветер гоняет листочки, сорванные с деревьев. Птицы где-то поют о былом. Солнце заглядывает меж крон, улыбается как ты.
Собрав побольше полусухих веток. И наковыряв из дупел сухих листьев, складываешь шалашик, вокруг все так же неподвижного тельца, но честно хотелось, что бы ты встал и обнял…
Все теперь разжечь. Но чем? «Бака19!» Не идти же на самом деле обратно, думая что, даже встретив кого и спросив глупое «Есть спички? Или огоньку не найдется?» на тебя в таком виде еще нормально посмотрят. Нет, и уходить еще рано. Но как? От такого резкого опустошения внутри все заныло. И проводя по голой груди, случайно задев амулет, чиркнул друг о дружку. Искра. Или показалось?
Стаскивая амулет с шеи, чиркаешь еще раз. И вправду – искра. Твой подарок? Сам бы хотел уйти со своей стихией.
Подойдя ближе, и поджигаешь, сухими, но твердыми руками, все, теперь все.
Отойдя на безопасное расстояние, не веришь, что сам такое делаешь, но не уходишь. «Я дойду до конца».
Отпевание происходит в тиши. Как будто вся природа, прощается с тобой. Языки пламени окутывает, и ласкают кожу.
«Только не лицо, только не лицо» - в голове крутится одно «не лицо»
Но огонь не дает видеть, как сгорает его лицо. Писк пламени плачущего об ушедшем. И последние догорающие язычки. Теперь все … точно все.
Поднимаясь, заходишь вглубь леса, не зная куда идти, идешь на ощупь. И снова дождь! Внезапно начавшийся, как тогда, вначале, когда ты что-то почувствовав, и убежал, не предупредив, не сообщив, просто убежал. Но если тот дождь бил по щекам, о этот, хотелось ласкаться, потому что это его нежные руки …
Видя конец своего пути, выход из леса, отчетливо слышишь крики, а затем и видно нервно расхаживающих людей. Дождь прекратился.
- Йо! –
- Йо! –
- Мастер Йо! –
- Йо, придурок, ксо20, найду – убью! –
- Рен, нет. Сначала я поиздеваюсь! –
- Мастер Йо! –
Ребята уже оббежали все руины оставшейся деревни, оббежали и часть пустыни …
- А, может, он в лес пошел? – крик Рена очень близко.
- Да, чего ему там делать? – Анна вышагивала в ста метрах от сюда, но было слышно ее отчетливо.
- Ну, не знаю! –
- А, может, прочешем песок? – умная идея-фикс Хоро не была принята даже Джоко.
- Идиот, он, что в песочнице что ли или на пляже, что бы в песке кувыркаться? – и отвешивая подзатыльник Хоро.
- Ну, я предложил. – и с новой силой – Йо! –
- Мастер Йо, ну выходите, прятки затянулись! –
- А, пофиг, я пошел! –
- Рен, свиснешь, если что! Лес маленький. – Анна еще возглавляла шествие.
- Хорошо – скорее сквозь зубы.
Войдя в лес и видя ухмыляющуюся физиономию Йо мирно выставившего руку со стандартной улыбочкой в тридцать два. То, что треснуть его хотелось – это не то слово, обидно гуандо не взяли.
Он стоял и мирно наблюдал за всеми изменениями на лице друга, даже читая мысли.
Но больше, хотелось обнять его и не отпускать, а отколошматить можно и потом!
Не предупреждая, не спрашивая почему тот без рубашки, в грязи и крови, не жалея что сам столько пробыл под дождем, Рен быстро сократил расстояние до минимума и припал к его груди, вцепляясь руками, но не чего не говоря.
- Рен! Рен! – Анна подошла уже ближе.
- Это что, бермудский треугольник? – писк Хоро. Похоже, все собрались у входа в лес.
- Рен! Рен! Пошлите, похоже, все беды в лесу. – Анна важно зашагала вперед.
- Не пойду я туда, не заставите. Пусти Рио, отпустите, извер … - извиваясь, Хоро впихнули внутрь леса.
Конечно, пораженная фантазия и не такое могла придумать, но …
- Мастер Йо! –
- Йо! –
- Йо! –
Все бросились к нему тиская, прижимая, надеясь не отпускать.
Анна, подошедшая позднее, оттолкнула Рена и залилась слезами у Йо на груди. И появившись меж крон, отец, с красными глазами из щелок «тоже боялся?» потрепал по волосам.
И ни кто не хотел, ни чего знать. Почему ушел, почему в таком виде, ни кто не чего по этому поводу не заставлял и не шутил.
Приятно, когда есть понимающие люди. Понимающие и то, что что-то в тебе изменилось.
Спустя некоторое время, а точнее несколько лет, снова собрав всех воедино, ребята отправились на природу. Шашлычки, свежий воздух и приятное общение.
Приехав на место высадки, долго выталкивали испуганного Йо, на равнину небольшой скалы с зеленой травой и огромным булыжником. Но когда все же уговорили выйти, столкнулись с новыми капризами того. Анна, заикнулась, что хотела бы остановиться в деревне снизу, на что Йо, не на шутку разволновался, и сказал, что в таком случае пойдет домой сейчас же и пешком, но ни за что не приблизится к деревне.
Причину фобии разгадать не удалось, но все согласились, на том, что и палатки поставить будет не плохо.
В середине всей процесии с едой. Йо тихо отошел ото всех, направляясь к камню. Рен сидевший с девушками, о чем-то «мило» спорившими, наблюдал за Йо. И был готов поклясться, что видел как тот, подставив лицо солнцу, что-то тихо проговорил.
- Не знал, что есть это место и здесь! Спасибо, что вывез! Спасибо за все, нии-сан8!
И подставив мордочку солнцу, получал новый заряд поцелуев лучей.
----------------
Примечание:
Охаё1 – Доброе утро!
Аники2 – Старший брат, (более неформально)
Тэики3 – Младший брат, (более неформально)
Сакуры4 – сакура – Японская вишня
Коничива5 – Добрый день!
Хоносе6 – Отпусти!
Усо7 – Ложь!
Нии сан8 – Старший брат.
Онсене9 – онсен – Горячий источник.
Урусай10 – Заткнись!
Хаяку11 – Быстрее!
Мате12 – Постой!
Семе13 – сверху (имеется в виду в постельных сценах).
Даме14 – Нет, не делай это!
Итай15 – Ой!/Больно!
Гомен16 – Извини!
Аригато17 – Спасибо!
Ята18 – Получилось!
Бака19 – Дурак.
Ксо20 – Черт! (дело дрянь!)
@темы: Shaman King, бре-е-ед, шаман кинг, яой